Джудит О`Брайен - В тесной комнате
— С каким фруктовым кексом?
Вот оно! Этот момент наступил!
Кристофер держал какой-то мелкий предмет между большим и указательным пальцами.
— Вот засахаренная вишня. Их кладут только во фруктовый кекс. Кроме того, по всей тарелке рассыпаны крошки, а тарелка пуста.
— О, я его выбросила. Он испортился.
— Испортился в смысле был невкусным или стал несъедобным?
— Он был несъедобным.
Все. Дискуссия была окончена.
Кристофер усмехнулся:
— Как вы могли определить качество фруктового кекса?
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что все фруктовые кексы одинаковы на вкус, хорошего они качества или плохого. Как вы можете утверждать, что ваш был недоброкачественным?
— Но я хочу сказать, что он был старым. Очень старым.
— Многие фруктовые кексы старые. Насколько старым был ваш? Помните, как несколько лет назад кусок свадебного пирога Уоллес Симпсон и герцога Виндзорского продавался с аукционаnote 4? И какой-то дурак заплатил пару тысяч за кусок шестидесятилетнего кекса.
— Ну, тот выдержанный фруктовый кекс представлял историческую ценность, а этот, его ровесник, такой ценности не имел.
Мой гость присвистнул сквозь зубы.
— Да, это почтенный возраст. Кофе готов?
Итак, расследование окончено? Значит, он не будет проверять мебель и посуду на наличие отпечатков?
Я наконец приготовила кофе, и мы уселись каждый со своей кружкой, ведя приятную и даже замечательную беседу. Внезапно меня осенило, что уже три часа ночи.
Кристофер поднялся, собираясь откланяться, и я проводила его до двери в полном молчании. Он потянулся к моей руке, очень бережно и нежно поднял ее и отвел волосы с моего лба, а я закрыла глаза, вдыхая его запах и слушая его дыхание.
Я почувствовала, как он сделал шаг ко мне. Я ощутила тепло его тела, и наконец его губы прижались к моим. Они были мягкими и нежными, и по всему моему телу разлились тепло и покой. Уже во второй раз за вечер мне показалось, что я умираю.
Его руки обвились вокруг моей талии, а я вцепилась в его спину, как утопающий цепляется за соломинку, будто для меня это было вопросом жизни и смерти. И — о чудо! — он вцепился в меня так же крепко и так же крепко прижал меня к себе.
Потом резко отстранился и сделал шаг назад. Лицо его приняло смущенное выражение, и я не сразу смогла понять почему.
Возможно, это было чувство вины. Трудно сказать. Потом он вздохнул и посмотрел на меня. На мгновение губы его плотно сжались.
— Вам говорил кто-нибудь, что вы вылитая Зазу Питтс?
Голос его стал хриплым, как и мой, когда я ответила, стараясь отшутиться:
— О, конечно! Постоянно говорят.
И снова он потянулся ко мне, и, когда мы коснулись друг друга, его рука опустилась и упала.
— Я позвоню вам, — сказал он мягко, но голос его прозвучал невыразительно.
Прежде чем я успела поблагодарить его за обед еще раз, я уже услышала, как его каблуки простучали по плитам тротуара, омытого мигающим светом уличных фонарей.
— Я позвоню вам, — сказал он, а каждая женщина, знающая, почем фунт лиха, понимает, что это может значить только одно — что я никогда больше не увижу Кристофера Куинна.
Глава 7
Почему-то именно тогда, когда на землю опускалась тихая благостная ночь с надеждой на живительный сон, происходило что-нибудь экстраординарное: то мой аппендикс взрывался отчаянной болью, то моя соседка по комнате в колледже ухитрялась проглотить дюжину таблеток кофеина.
В данном же конкретном случае я просто бесцельно бродила по дому, открывая шкафчики и комоды и перебирая постельное белье. И на этот раз я нашла еще одну записку — памятку тетушки Адели, которая сообщала: «Возможно, ты и не сочтешь этого парня красивым». Я сложила записку и сунула ее в карман купального халата.
Мне надо было столько всего обдумать, о стольком поразмыслить, и мысли эти были и ужасны, и восхитительны. Прежде всего я была убийцей. Но, с другой стороны, вполне возможно, что я встретила мужчину своей мечты. Однако это не отменяло того прискорбного факта, что я оказалась убийцей. И мужчина моей мечты мог уйти из моей жизни так же, как вошел в нее, покинув меня навсегда или обвинив в убийстве во время нашего следующего свидания.
Примерно около четырех часов утра на меня снизошло озарение. А почему, собственно, я не могу позвонить в полицейский участок и попросить к телефону Кристофера Куинна?
Если он не работает на полицию Саванны, я могу позвонить в Чикаго. Это все было столь очевидным, что просто странно, что я не подумала об этом раньше. И особенно привлекательным было то, что полицейские участки открыты двадцать четыре часа в сутки. Мне не надо было ждать до девяти и звонить туда с работы. Поэтому я без четверти пять утра позвонила в полицейский участок Саванны.
— Привет, — сказала я, попытавшись изменить голос.
Не спрашивайте меня, зачем я это сделала, но в тот момент мне казалось, что это совершенно необходимо.
— Офицер Куинн у вас?
Женщина на другом конце линии выразила удивление:
— Что вы имеете в виду? Вы намекаете на то, что он «со мной»?
— Нет, нет, совсем другое! — Все пошло не так, как я задумала. — Я просто хотела узнать, работает ли в вашем отделении офицер Кристофер Куинн?
О, наконец-то я выразилась предельно ясно.
— Возможно, вас устроит, если на ваши вопросы ответит какой-нибудь другой офицер?
— Нет, благодарю вас.
— Вы хотите сказать, что некто по имени Кристофер Куинн утверждает, что он офицер полиции?
— Ну, не совсем так, но я заметила полицейский значок в его бумажнике.
Наступило непродолжительное молчание.
— А значок указывает на его принадлежность к отделению полиции Саванны? И он представился вам офицером?
— Ну, не совсем так.
— Он утверждает, что он офицер полиции?
— Нет!
Я уже была готова добавить, что он отрекомендовался мне профессором колледжа, но передумала и решила не мутить и без того мутную воду.
— Иными словами, мисс Ловетт, вы видели некий блестящий предмет в его бумажнике?
— Ну, пожалуй, вы правы.
Но постойте! Женщина на другом конце провода назвала меня по имени! Значит, мой телефон прослушивается! Не стоит ли на улице возле моего дома полицейский фургон с фальшивой надписью на борту? Ну, скажем, что-нибудь вроде «Морим тараканов» или «Морим грызунов». Я осторожно скользнула к окну и раздвинула занавески. Улица была пуста. Я не заметила ни одного человека с переносным переговорным устройством. Только уличные фонари бросали свой свет на кусты и деревья.
— Вы меня еще слушаете, мисс Ловетт?
— Да.
Я все еще старалась изменить свой голос. Теперь я говорила много тише.
